Хампи. Чудо храма Лотоса. Басня холма Хемакута
Нет, рассказы писать – это не на велосипеде педали крутить, едем не вперед - а вверх и вглубь.
И в этом постижении глубины и высоты на примере Хампи мы видим комбинацию состояний живой и неживой природы, а также поиски человека места в их взаимоотношениях.
Камень тверд и бессмертен, но неподвижен…
Растение слабо и невечно, но может попробовать в потомстве все сначала и иначе…
И это место (Хампи) больших камней и буйной растительности – какой-то полигон в поисках гармонии и согласия или, наоборот, в их противостоянии и конфронтации.
А человек из дисбаланса и хаоса делает все красиво и грациозно, давая выиграть и живому и неживому, но быть выше этого.
И так эта мысль - как здесь, а я знавал иную историю…
История из Богучара... По молодости ездили там по яблоки и прочие фрукты, достаточно культурные.
Задался вопросом – к чему кому-то их сажать вдали от мест проживания. А тут, оказывается, загадка природы! Эти сады были во дворах старых поселений, но в какой-то момент прям на месте хутора из земли полезли гранитные камни - медленно, но уверенно... Заваливая стены и круша пол... Народ ушел, а сады остались. И действительно мы там находили достаточно большие булыжники, окруженные остатками стен и фундаментов.
В этом я вижу кардинальное расхождение в философско-религиозных парадигмах наших народов.
Для одних свершившееся было карой небесной и изгнанием из рая – прямо-таки по-библейски жестко. Они ушли и построили другой рай…
И совсем другое - у индусов с их смиренным терпением (потом у буддистов вообще - kshanti paramita). Может быть, для них это и было каким-то наказанием или испытанием, или в силу их менталитета – это было как нужно, без всяких там эпитетов и определений морально-нравственных репрессий. Они построили рай здесь:
Такая композиционная законченность тяжелого, кряжистого, вечного дерева и мимолетная летучесть; эфемерность, готовая раствориться как туман; какая-то юная свежесть храма Лотоса.
От камня – ощущение раздутого ветром шелкового шатра…
От дерева – впечатление весомого и неоспоримого полюса…
Я замер от этой мысли о единственной и неповторимой гармонии органики и неорганики и их взаимной инверсии в ощущениях. Я в тот момент знал одновременно, что этого нигде не повторится, и обязательно повторится. Потому что был забор, за углом которого был этот шедевр:
И опять это древо с раздутой аортой от надрывного усилия удерживать этот наш всеобщий универсум на своей оси центра мира…
И какая-то вдруг древняя пожарная служба с распахнутыми для пожарных машин зевами:
- из которых выскакивают каменотесанные колесницы по типу гарудовской, на ходу разматывая цельнокаменные шланги;
- где по центральной анфиладе, очевидно и представимо, носятся специальные индийские огнеборцы и при наличии тревоги характерно писклявыми голосами трубят сиреной о беде от стихии.
Оказалось все иначе… Это были «конюшни» для слонов…
Вы были в Орле, Вы были в Орле и Орловской области, как там был я..?
У нас таких конюшен не было даже у «графьев и князьев»…
У нас даже титаническо-эпохальные Толстой и Тургенев, да что там, и Лесков таких условий для своих слонов не имели…
В Спасском-Лутовинове я бывал, там, в местной конюшне и для лошади места маловато было.
Вспомнилась достаточно давняя история. Был у нас в командировке на фабрике американец арабского происхождения и по настоянию местных властей еще позднеперестроечного периода его для культурного приобщения экскурсировали в указанную родину Тургенева. Я так думаю, что американец не то, что нашего Тургенева, он про своих Драйзера, Хемингуэя, Фицджеральда, Стейнбека не совсем в курсе.
По окончании поездки спросили о его американских ощущениях от увиденного, на что он по-пендосовски и ответил, что у его дяди ранчо побогаче будет.
… Вернемся к нашим слонам…
А на центральной анфиладе слоновника, говорят, играл государственный академический оркестр, уж не знаю какого государства и каких народных инструментов, но я упрямо слышу и тогда, и сейчас приносимые ветром отрывки штраусовского «Голубого Дуная». А закрыв глаза, умозрительно представляю, безусловно, изящных слонов, непременно во фраках и в грациозном вращении.
… А потом мы были у другого слона на холме Хемакута:
И нам рассказывали, как мне показалось, достаточно недостоверную историю, что якобы Ганеша обожрался сладостей и, передвигаясь на мыше, был сбит коброй со встречной полосы, и во избежание разрыва пузо-брюшных органов он использовал указанную кобру для подпоясания надорванного излишествами организма.
… Эти майские выходные я провел в непрерывном чревоугодии и, облачаясь в брючную пару, почувствовал острую необходимость применить галантерейный объект их крепежа к телу. И уже, прилаживая подпругу, я вдруг пальцами почувствовал, что это - однозначно тайский ремень из змеиной кожи, купленный когда-то по случаю сувенирным образом. Отдыхающий мозг, на миг очнувшийся от томного состояния избыточного придатка к телу обжоры, выдал – «все мы немножко «Ганеши»…
Да там, на местности я поразился еще одной мысли. Не знаю причин своего интереса к данным архитектурно-строительным вопросам, но я постоянно при осмотре культурно-исторических памятников любопытствую фундаментами строений. Так вот тут меня поразило однозначное отсутствие необходимости в фундаменте. Вот оно как бывает…
Но тут же надо сказать, что эта, казалось бы цельнокаменная поверхность – препятствие для растительности:
«И на камнях растут деревья-2».
Собственно и сам холм Heamakuta:
С этими темплами из древней вечности; почему-то озерцом (судя по зарубкам – рукотворное); с каким-то извращенным лингамом с несколькими фаллическими приложениями к йони…
Эти булыжники:
, которые страшны своим величием и царственной монументальностью нам современным, но не были страшны древним.
И это слабое растение:
Без которого смысл этого вечного геологического чуда напрочь лишен нашей человеческой эстетики кратковременного существования для поступка и подвига, мелодии и рифмы, идеи и мысли, следа на холсте и абстрактной позы на фоне вечного камня и вечного неба.
День заканчивался. День был таким, каким он должен быть в правильной жизни.
Закат мы встречали в горах, чтобы было тяжело уже куда-то идти, а рассвет потом на равнине, чтобы было легко идти хоть куда. И мы пошли - в следующем рассказе (…нет - еще была ночь).